— Не одни мы работаем, Лера. Монстры тоже не сидят без дела. Из Минвод в Питер вернулся рейс 14-69. Разумеется, самолет и экипаж подменены, но ясно одно, они пытаются замять катастрофу. Я уверен, что и в Минводах зарегистрировано прибытие рейса 14-69 из Питера. Нам нужны веские доказательства. А для начала нужны фотографии самолета с бортовым номером, приземлившегося в ущелье. А где их взять, если покореженная машина погребена под снегом? Да и весь район наверняка уже оцеплен.
В дверь постучали, и в кабинет вошел капитан милиции. Неожиданный визит насторожил журналистов.
— Валерий Борисович, здрасьте. Меня прислал дежурный по городу. Срочный материальчик для утреннего выпуска. Личная просьба начальника УВД. Полковник сказал, что вы ему не откажете.
— Чем можем, тем поможем, — улыбаясь, сказал Литовченко. — По пустякам Герман Осипович беспокоить не будет.
Капитан положил на заваленный бумагами стол солидный конверт.
— Ну, я пошел, а вы уж тут сами разбирайтесь.
— Бывай здоров, капитан.
Конверт тут же распечатали. Пять листов с портретами и короткая записка, напечатанная на машинке.
— Это фотороботы, — констатировал Горохов.
Литовченко прочитал текст: «Разыскиваются опасные преступники, пособники чеченских главарей, участвовавшие в террористических операциях на территории России. Вниманию граждан! Всех, кто видел этих людей либо знает их местонахождение, просим срочно сообщить в ближайшее отделение милиции, патрулям УВД или позвонить по телефону…»
Горохов отбросил листок и начал рассматривать лица, изображенные на бумаге. Оля тоже присоединилась к изучению портретов.
— Лихо работают! — покачал головой Литовченко. — Значит, пассажиры находятся под колпаком у Ершова. Больше некому составить фоторобот. Но как они их подали? «Пособники чеченских главарей». Все правильно! Никакой катастрофы не было, а значит, и свидетелей быть не должно. Что задумал этот хитроумный Ершов?
Оля отложила два снимка в сторону и сказала:
— Эти двое мужчин сидели позади нас, в следующем ряду. В кожаных куртках на меху. У Наташи был ухажер, и тот ходил точно в такой же куртке. Он служил на севере в авиации.
— И я их видел, — подтвердил Горохов. — Когда самолет поднялся на высоту после посадки в Москве, я ходил в сортир и столкнулся в дверях клозета с этим мужиком. — Он указал на один из портретов. — Но он уже был без куртки и в летной форме, четыре лычки на погонах. Я еще подумал, что у экипажа своего сортира нет, если они общим пользуются. Второй тип стоял рядом. Я так и решил, что он ждет коллегу, чтобы уступить ему очередь, но он отрицательно покачал головой, мол, иди, мне туда не надо.
— Точно, — подтвердила Оля. — Они летели от Питера. Наташу тошнило, и они ее конфетами угощали. Очень любезные, шутили. В жизни не подумаешь о них плохо. А как из Москвы вылетели, они встали и пошли вперед. Потом я их больше не видела, просто забыла о них.
Горохов взял третий портрет.
— Ну а эту красавицу все запомнили. Стюардесса. Она одна оба салона обслуживала после вылета из Москвы. Другие девчонки куда-то пропали. Классная баба. Ну а этих я не помню. Молодой парень и этот седовласый мне на глаза не попадались.
Литовченко снял трубку и вызвал фотолаборанта; когда тот появился в дверях, редактор велел ему забрать портреты.
— Пересними-ка, Юрик, этих ребят на пленку и сделай мне пять отпечатков каждого карманного размерчика, девять на двадцать. Потом сдашь фоторобот Крамину и текст прихвати. Пойдет на четвертую полосу в послезавтрашний выпуск.
Лаборант вышел, а его место занял репортер из хроники.
— Валера, я ее нашел.
— Кого?
— Женщину, которая сбежала из больницы. Ты был прав, на вокзале ошивалась. С трудом приволок сюда. Все руки искусала. И пацан с ней четырехлетний.
— Давай ее сюда.
Двое сотрудников ввели под руки испуганную женщину, лицо которой говорило о бесконечных страданиях, а взгляд был таким острым, что о него можно было порезаться.
— Вы ради Бога не пугайтесь, уважаемая. Здесь вам зла никто не желает. Тут не милиция, а редакция газеты. Поверьте: мы хотим вам помочь.
Женщину усадили на диван, и она тут же взяла ребенка к себе на колени.
— Вы не отнимете у меня Андрюшу?
— А почему мы должны лишать мать ее ребенка? Это же ваш сын?
— Мой. Он только мой, и ничей больше.
Оля повернулась к Литовченко и тихо сказала:
— Кажется, я понимаю, в чем дело. Разрешите, я сама с ней поговорю. У меня лучше получится.
Редактор едва заметно кивнул.
— Как вас зовут? — спросила Ольга.
— Ира, Ирина Подкопаева.
— Мы здесь все с рейса 14-69. И помогаем всем, кто попал в аварию.
— Да, я помню этого мужчину с хвостиком, — она указала на Горохова. — Он помогал нам спускаться с трапа.
— Хвостик придется сбрить вместе с моржовыми усами, — шепнул на ухо приятелю Литовченко.
— Скажите, а к кому вы летели? К родственникам? — продолжала допрос девушка.
— Нет. У моего сыночка больные ноги. С рождения. Врачи говорят, что ему нужны грязевые ванны, но в Доме ребенка нет средств на лечение детей.
Она испугалась собственных слов и замолчала, еще сильнее прижав мальчика к груди.
О каких средствах тут можно было говорить? Женщина выглядела не лучше бомжа. Правда, все на ней было чистым, глаженым, и носила она вещи аккуратно, дорожа тем, что имела.
— А у вас есть деньги на лечение?
— Не очень много, но я копила. Пенсию откладывала. Мне сказали, что я могу устроиться в санатории посудомойкой и мальчик пройдет курс лечения бесплатно.
— Пенсию? — удивленно переспросил Горохов.